«Пена дней» и другие истории - Борис Виан

в черных волосах.

– Каким странным запахом от вас пахнет, – сказал он.

– Чем же это?

– Пустыней. – Анжель уронил руки вдоль тела.

– Вы изучили только мое лицо, – сказала Бронза.

Анжель ничего не ответил. Он не шевелился. Она придвинулась к нему и снова обвила голыми руками его шею. Прижавшись щекой к его щеке, она шепнула:

– Вы плакали.

– Да, – пробормотал Анжель, боясь шелохнуться.

– Не стоит плакать из-за девицы. Ни одна девица не стоит слез.

– Я не из-за нее плакал, – сказал Анжель. – А из-за того, какой она была и какой теперь станет.

Казалось, он вышел из тяжкого забытья, и руки его обхватили талию молодой женщины.

– Вы очень милая, – повторил он. – Давайте догоним их.

Она разжала объятия и взяла его за руку. Они побежали по бугристому песку, спотыкаясь в темноте, и Бронза смеялась.

Аббат Петижан успел рассказать Атанагору, как Клод Леон сделался отшельником.

– Понимаете, – говорил он, – этот парень не заслуживал того, чтобы томиться всю жизнь в тюрьме.

– Разумеется, – согласился Атанагор.

– Вы тоже так думаете? Безусловно, он заслужил гильотину. Но у епископа всюду свои люди.

– Значит, Леону повезло.

– Заметьте, это мало что меняет. Быть отшельником, может, и неплохо. По крайней мере, отсрочка обеспечена.

– Почему? – спросила Бронза, поймав конец фразы.

– Потому что по прошествии трех-четырех лет отшельники, как правило, сходят с ума. Тогда они бредут куда глаза глядят до тех пор, пока не встретят маленькую девочку, которую убивают и насилуют.

– И так всегда? – удивился Анжель.

– Всегда, – убежденно заключил Петижан. – Известен один-единственный случай отступления от этого правила.

– И кто же это был? – спросил Атанагор.

– Очень порядочный человек. Истинный святой. Но это длинная история. Хотя и чертовски поучительная.

– Расскажите же скорей… – умоляюще-настойчиво попросила Бронза.

– Нет, никак невозможно, – ответил аббат. – Все это так длинно. Я вам расскажу только конец. Итак, он пошел куда глаза глядят и встретил маленькую девочку, которая…

– О, не продолжайте! – сказал Атанагор. – Какой ужас!

– …которая сама его убила, – докончил Петижан. – Она была маньячка.

– О, – выдохнула Бронза, – какая жуткая история. Бедный юноша. Как его звали?

– Петижан. Ах нет, простите. Я немного задумался. Его звали Леверье.

– Невероятно, – сказал Анжель. – Я знал одного Леверье, но с ним не произошло ничего похожего.

– Значит, это был другой Леверье, – парировал аббат. – Или я наглый лжец.

– Несомненно… – сказал Атанагор.

– Смотрите, там огонек, – вдруг сказала Бронза.

– Должно быть, мы у цели, – ответил Петижан. – Простите, но необходимо, чтобы сначала я вошел один. Вы явитесь чуть позже. Таково правило.

– Тут некому проверять, – заметил Анжель. – Ничего не случится, если мы войдем вместе с вами.

– А моя недремлющая совесть? – возразил аббат. – Мот-мотылевич, король мотыльков…

– Всех околпачил, а сам был таков! – хором договорили остальные.

– Хорошо, я вижу, вы знакомы с обрядом не хуже меня… – сказал аббат. – Так и быть, беру вас с собой. Откровенно говоря, мне это больше по душе. Один я завяну со скуки.

Он подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе и приземлился на полусогнутые ноги. Разлетевшиеся полы сутаны легли на песок, как лепестки большого черного цветка, едва различимого в темноте.

– Это тоже составляет часть обряда? – спросил археолог.

– Нет! Это маленькая хитрость моей бабушки. Она прибегала к ней, когда хотела незаметно пописать на песок. Должен вам признаться, я не ношу обычных апостольских кальсон. Слишком жарко. У меня есть на это специальное разрешение.

– Я думаю, весьма обременительно носить с собой такое количество разрешений, – заметил археолог.

– А я их микрофильмировал, – объяснил Петижан. – Копия занимает ничтожно малый реальный объем. – Он выпрямился. – Ну что ж, пошли!

Клод Леон поселился в крохотной, кокетливо обустроенной лачуге из дерева мягких, уютных пород. Сложенная из булыжников кровать занимала целый угол жилой комнаты; это был единственный предмет обстановки.

С кухней комнату соединяла дверь. Снаружи сквозь застекленное окно можно было видеть самого Клода Леона. Стоя на коленях перед кроватью и обхватив голову руками, он медитировал.

– Ку-ку! – сказал аббат, входя.

Отшельник поднял голову.

– Еще рано, – сказал он. – Я успел досчитать только до пятидесяти.

– Вы играете в прятки, сын мой? – спросил Петижан.

– Да, отец мой, – ответил Клод Леон. – С Лавандой.

– Вот как! – сказал аббат. – А мне можно поиграть с вами?

– Да-да, конечно! – ответил Клод, вставая. – Я пойду скажу Лаванде, она будет очень рада.

Он направился в кухню. Анжель, Бронза и археолог вошли в комнату вслед за аббатом.

– Разве вы не читаете специальных молитв, когда встречаетесь с отшельником? – удивилась Бронза.

– О нет, – сказал аббат. – Ведь он теперь профессионал! Все эти штучки только для непосвященных. В целом же принято следовать традиционным правилам.

Леон вернулся из кухни, ведя за собой обворожительную негритянку. У нее было овальное лицо, тонкий прямой нос, большие голубые глаза и невероятная копна рыжих волос. Одета она была в черный бюстгальтер.

– Это Лаванда, – пояснил Клод Леон. – О, здравствуйте, – сказал он, заметив трех новых посетителей. – Как поживаете?

– Меня зовут Атанагор, – представился археолог. – Это Анжель, а она – Бронза.

– Не хотите ли сыграть в прятки? – предложил отшельник.

– Давайте поговорим серьезно, сын мой, – сказал аббат. – Я должен вас проинспектировать. Мне нужно задать вам кое-какие вопросы для составления отчета.

– В таком случае мы оставим вас одних, – сказал Атанагор.

– Это вовсе не обязательно, – заверил его Петижан. – У меня всех разговоров на пять минут.

– Присаживайтесь, – сказала Лаванда. – Пусть они работают, а мы с вами пойдем на кухню.

Кожа ее в точности соответствовала цвету волос Бронзы, и наоборот. Анжель попытался мысленно поменять детали местами, и у него закружилась голова.

– Вы нарочно это сделали? – спросил он Бронзу.

– Нет, – ответила она, – я ее даже не знала.

– Уверяю вас, это чистая случайность, – подтвердила Лаванда.

Они прошли на кухню. Аббат остался с Леоном.

– Ну так что? – спросил Петижан.

– Ничего особенного, – сказал Леон.

– Вам здесь нравится?

– Сойдет.

– Как у нас с благодатью?

– Снисходит и уходит.

– А мысли какие?

– Черные, – признался Леон. – Впрочем, с Лавандой это вполне простительно. Черные, но не печальные. Огненно-черные, я бы сказал.

– Это цвета ада, – предупредил аббат.

– Да, но внутри у нее розовый бархат.

– Правда?

– Истинная правда.

– Прыг-скок, прыг-скок, обвалился потолок.

– Аминь! – заключил отшельник.

Аббат Петижан размышлял.

– С виду все как будто в порядке, – сказал он. – Я думаю, из вас выйдет вполне благопристойный отшельник. Надо бы повесить табличку. По воскресным дням к вам будут наведываться посетители.

– Буду очень рад, – сказал Клод Леон.

– А вы уже выбрали себе святое деяние?

– Чего?..

– Вам должны были объяснить. Стоять всю жизнь на столпе, или бичевать себя пять раз на дню, или носить власяницу, или грызть булыжники, или молиться